Калиновские встречи.
Александр Бутырин. «Досье Новоуральск»
Общественно-политическая газета. № 1(6)
от 14 января 2010 г.
Со Светкой у Вейберта
Как-то, уже ближе к середине августа,
на калиновском пляже Таватуя, который
мы облюбовали для пленэра, Светка, вспоминая
школьные уроки рисования, произнесла:
«А знаешь, у Вейберта на днях юбилей.
Восемьдесят».
К близким знакомым и друзьям мы себя отнести
не могли, но желание поздравить Льва Павловича
было…
В сентябре мы все же оказались у него
в гостях.
Все просто: обыкновенный деревенский
дом по улице Лесной, конмната, кровать,
стол, кресло, кухня, мастерская… Все остальное
– воздух, атмосфера его творчества. На
стенах - знакомые по опубликованным репродукциям
работы: «Легенда», «Коквинские печи»,
«Горные кедры»…
Кедры-кедры, ветви-корни, горные массивы
Конжака, Серебрянки, Буртыма, отдельные
скальные останцы и снова ветви-корни-кедры.
Скупость красок гравюр и офорта, но шировкая
гамма переживаний. Отталкиваясь от визуального
восприятия природы, его работы приобретают
некий тайный смысл и философию. Причем
для каждого свой смысл и свою философию,
и порой очень неожиданные для автора.
Мастерская. Офортный станок, стол, лампа.
На веревке, на бельевых прищепках – листы
бумаги с недавними оттисками.
Потом была кухня. Бокал сухого красного
вина, кофе. Стихи дочери Натальи, эссе.
Затем была другая проза. Его. Это был
уже другой Вейберт. Не строгий и четкий
в рамках гравюры, а где-то смешной и ироничный
на фоне трагических воспоминаний о юности,
светлый и ранимый в очень личных письмах-откровениях.
Я смотрел на Светку. Она то улыбалась,
то становилась серьезной, то слезы текли
по её щекам…
Такой вот он разный. График и прозаик.
На его офортах – природа и скрытая философия,
в рассказах и письмах – человеческие отношения
и переживания, вывернутые наизнанку и
не прикрытые ничем.
В прозе он, как это ни странно, где-то
повторяет рисунки своей дочери Натальи.
Он радуется жизни и по-прежнему интересен.
В октябре – выставка в Москве, затем –
в Питере, в конце года – Бог даст, в Германии.
Там же выходит в свет и альбом его графики.
От Льва Павловича мы уходили поздно. Перед
нами была ночью словно готовая для офорта
доска, чтолько что покрытая лаком и ждущая
рук своего мастера. Мы растворились в
ней.
Неизвестный Пинаев
Осенью 2007-го мне совершенно случайно
попал в руки октябрьский номер «Уральского
следопыта». Я возвращался домой из Екатеринбурга
на электричке. Полтора часа нужно было
как-то убивать, поэтому волей-неволей
пришлось перелистать весь журнал на несколько
раз.
На одной из страниц внимание привлекла
небольшая, три на четыре фотография мужика
с усами. Мне показалось, что я его где-то
уже видел.
Фотография и небольшая биографическая
справка сопровождала рассказ «Пишите письма!».
«День идет серебряной трескою, ночь дельфином
черным проплывает», стояли в эпиграфе
строчки Эдуарда Багрицкого.
«Евгений Иванович Пинаев, я пробежал глазами
по тексту информации об авторе, - известный
писатель и моряк, художник, автор двух
изданных книг «Мир дому твоему» и «Голубой
омар», лауреат премии Д.Н.Мамина-Сибиряка
за роман «Похвальное слово Бахусу» , опубликованный
в журнале «Урал». Несколько раз обошел
вокруг света на паруснике «Крузенштерн».
Увиденное воплотил в картинах, повестях
и рисунках. В течение нескольких лет работал
художественным редактором в «Уральском
следопыте». Сегодня живет в небольшом
поселке Калиново под Екатеринбургом».
Калиново… Точно. Я видел его в Калиново.
Когда годом ранее хоронили Льва Павловича
Вейберта, он присоединился к траурной
процессии. Не сразу, а на полпути. А потом,
уже на кладбище, с ним о чем-то долго
разговаривал Виталий Волович, приехавший
с группой художников из Екатринбурга.
Точно, это он.
Я принялся за рассказ ( который, как
выяснилось позже, оказался повестью с
продолжением в нескольких номерах). Но
мне так и не удалось дочитать его до конца,
узнать, чем окончились перипетии его героя,
Виктора Михайловича Заякина: в журнале
обнаружился брак – один лист повторялся,
а лист с окончанием «рассказа» отсутствовал.
Но до меня все же долетели соленый морской
ветер, шум пенящейся волны, запах пива
с задворков межрейсовой гостиницы, «поганый
язык» бичей, боцмана и рыбмастера Бурака
с плавбазы «Кавказ»… и подкупающая искренность
автора.
В начале декабря встреча с Евгением Ивановичем
состоялась . Я приехал к нему в Калиново.
Евгений Иванович пригласил в дом. Расположились
на кухне.
- Почему все-таки море? – переспросил
он. – Родился в северном Казахстане, абсолютно
сухопутном, но была мечта…
Ходил на промысловых судах, двухмачтовой
шхуне «Испаньола», баркентине «Меридиан»,
барке «Крузенштерн». Был матросом, плотником,
подшкипером, боцманом. Даже то, что сейчас
живет в Калиново, не случайно. Когда вышел
на пенсию, этот дом, который продавали
бывшие хозяева, приглядел для него Лев
Павлович Вейберт. Сообщил Евгению Ивановичу.
Он с женой приехал.
Над Таватуем стоял туман такой, что противоположного
берега озера не было видно. Словно море.
Поэтому, не раздумывая, здесь и остался.
Сюжеты книг – личные впечатления. Как
говорит сам Евгений Иванович, «с изрядной
долей художественного свиста».
Любовь к рисованию – это тоже с детства.
Учился в Свердловском художественном училище,
Республиканской школе живописи в Кишиневе,
Художественном институте им.Сурикова.
Он достал каталог с последней
выставки его работ, открывшейся в Ирбитском
музее изобразительных искусств. Тот же
соленый морской ветер, шум пенящейся волны,
разбивающейся о рифы… «Остров Командора»,
«Этюд с траловой делью», «Путь в неведомое»,
«дом с окнами на море»…
Последняя работа «Вечер в Босфоре» сгорела
прямо на мольберте. Пожар, начавшийся
в соседнем доме, перекинулся на дворовые
постройки Евгения Ивановича. Сам дом удалось
отстоять, но вот его каюта: мастерская
и рабочий кабинет, с компьютером, рукописями,
рисунками, книгами, штурманскими картами,
колесом штурвала – всем, чт напоминало
о море, сгорела. Слава Богу, сохранились
электронный копии текстов.
Он ненадолго удалился и пришел с пропахшими
от дыма листами. – Можете взять почитать…
«Шантарское море», «Требуется робинзон».
Еще немного позлоупотребляв временем хозяина,
я распрощался с ним, но не с его книгами.
Я конечно же их прочитал. А так же и «Бахуса»,
и незавершенные «Злоключения «Бродячей
кошки»… И хочется пожелать старому моряку,
чтобы на его огороде около бани, как и
прежде, на флагштоке гордо развевался
Андреевский стяг – символ его мальчишеской
мечты, которую он пронес через всю жизнь.
Когда я рассматривал каталог его работ,
то обратил внимание, что рукой Евгения
Ивановича в буклете исправлены неточности
в названиях картин, биографической справке,
датах… Но одна поправка меня поразила:
на первой странице, где посередине в пять
строчек было написано «К 75-летию со дня
рождения известного уральского художника»,
была зачеркнута строчка со словом «известный».
Действительно, неизвестный Пинаев. Обыкновенный
на вид, скромный русский человек – писатель,
художник, моряк, увидевший мир и постаравшийся
донести до людей свои чувства и мысли
через картины и книги.
Увидят ли это люди через ширму повседневности
и гламурный глянец нынешней массовой культуры,
от которого все больше подташнивает в
последнее время?
|
|
