| Итак, был я когда-то, как и
все человекообразные, яйцеклеткой, которая пройдя
все стадии, определённые природой, появилась
на свет 13 сентября 1933 года в виде горластого
младенца, который, земную жизнь пройдя сверх
половины, поусох, поутих, частично оглох, завёл
клюку для подпоры, словом, превратился в старпера-пенсионера,
обросшего сухопутным мхом поверх, ещё сохранившихся
на некоторых выдающихся местах, морских ракушек,
а такоже тины, водорослей, песка и прбрежной
гальки.
Замечу далее, что в дате о моём рождении, имеются
аж 3 тройки, а цифра «3» имеет, как мне кажется,
магические свойства, ибо фигурирует на всех
этапах жизни русского человека, в частности,
и российского гражданина вообще. К примеру,
сбрасываются (-лись) на троих и, было время,
по три рваных. Бывает, правда, что третий –лишний,
но это исключение, особливо если имеем дело
с любовным треугольником. Дальнейшее перечисление
употреблений мистической цифири не имеет смысла,
однако же добавлю, что как-то услышал от единоутробного
брата своего, которому я не сторож, такую фразу,
которая определила три моих ипостаси: «Ты, братан,
полуморяк, полухудожник и полуписатель». «Недоделок,
словом», – задумчиво констатировал я. «Отнюдь,
– сказал он голосом известного экономиста. –
Вспомни того, кто есть един в трёх лицах. Он
воспарил и довёл человечество до христианства,
а ты, сколотив три полена своей сущности, вроде
как завершил свою судьбу». «Воссоздав её в виде
основательного чурбака», – вновь констатировал
я, а в ответ получил хитрую усмешку.
На этом, собственно, можно было бы завершить
сей автореферат, ибо все детали, все подробности
моей бренной жизни описаны в романе воспоминаний
«Похвальное слово Бахусу или Верстовые столбы
бродячего живописца». Название опуса говорит
само за себя, ибо на затейливых тропинках жизни
я пробирался от столба до столба, следуя завету
князя, крестителя Руси, который не принял мусульманство
по той причине, что «веселие Руси есть питие,
не можем без этого жити». Однако отсылать кого-либо
к поискам журналов – дело неблагодарное, а потому
кое о чём всё же проболтаюсь.
В своё время я закончил два учебных заведения,
и два не закончил. Так как моё появление на
свет произошло в северном Казахстане, то в городе
Щучинске Кокчетавской области я получил свидетельство
об окончании семи классов в неполной средней
школе №1. В городе Кишиневе я получил диплом
об окончании Республиканского художественного
училища. А не закончил я Художественное ремесленное
училище № 42 в городе Свердловске, а после убытия
из страны виноградной лозы, Молдавии, так же
не завершил обучения в Художественном институте
имени Сурикова, который, как известно, находится
в столице нашей родины Москве. Институт покинул
в глубокой тайне от друзей и сокурсников, которые
не понимали моей застарелой болезни – тяги к
морю. Таким образом, совершив ретираду, я бросил
якорь в некогда прусском городе Кенигсберге,
ставшим советским Калининградом и столицей рыбаков,
к славной кагорте пахарей моря и примкнул экс-студент,
и где, конечно же, воздвиг основательный верстовой
столб – отправную точку для странствий по солёным
хлябям мирового океана. Между прочим, здесь,
в Кениге, я не закончил (видимо, по застарелой
привычке) третье учебное заведение – Среднее
мореходное училище. То ли мистическая цифирь
подыграла этому (третье – лишнее), то ли лень-матушка,
но, думаю, истина в другом: я вовремя понял,
что стезя судоводителя – не для меня. Мой удел
– свайка, троса, палуба и те её мелочи, которые
на морском языке называются «дельными вещами».
Ибо я был, о, море, твой пловец. Однажды доплавался
до того, что оказался в Балтийском отряде учебных
судов. Сначала в должности матроса и подшкипера,
потом – боцмана. Три года под парусами трёхмачтовой
баркентины – мои главные морские университеты
и самое счастливое время жизни. Именно тогда
я женился, ушёл из учебного отряда, переведённого
в Ригу, снова рыбачил и наконец оказался на
Урале, не корысти ради, а токмо волею повлиявшей
на мя жены.
Во-первых, родился сын, во-вторых, я вернулся
из самого длительного рейса, длившегося 7 месяцев
15 дней, и в-третьих, что главное, супруга моя
поведала о своих страхах. Мол, а когда на море
качка и бушует ураган, и стены дома сотрясаются
от штормового ветра, колобродящего за окном,
в заливе, страхи её касались благоверного: каково
там ему, в синем и далёком океане, где-то возле
Африки или Ньюфаундленда?! Сказалась и послерейсовая
усталость. В это время легко даётся любое решение.
Я знал, что в Кениге оставаться нельзя. Останусь
– рано или поздно снова сбегу в моря, а вёрсты,
отделившие Урал от Балтики, казались достаточной
гарантией для оседлого образа жизни на мёртвом
якоре с пережёвыванием и перевариванием былых
впечатлений при помощи кисти и карандаша. Впрочем
я ещё дважды возвращался на моря. В 1967 году,
совместно с уральским художником Аркадием Охлупиным,
сделал рейс на барке «Крузенштерн» по маршруту
Рига–Севастополь–Риека (Югославия)–Марсель–Рига.
В Севастополе, когда студия Молдова-фильм снимала
на барке ленту «Рыцарь мечты», я шапочно и познакомился
с Крапивиным,но окончательно свёл нас Свердловск.
В середине 70-х работал матросом на калининградской
плавбазе «Ленинская «Искра». И это было в последний
раз, когда пришлось видеть океан с борта рыбопромыслового
судна. Особых успехов на Урале живопись мне
не принесла. Урал социалистический и идеология
ведущей и направляющей требовали не морских
пейзажей, а пафоса трудовых будней рабочего
гегемона и труженника села. Я иногда участвовал
на городских и областных выставках, а когда
близился крах социализма с человеческим лицом,
угодил на последнюю зональную выставку, имевшую
бысть в Свердловске. Конечно, случались и какие-то
персональные выставки. С одной из них Областное
управление культуры приобрело для Ирбитского
художественного музея картину «На дальних берегах».
Так как сие произошло ещё в период исторического
материализма, то холст благополучно пылился
много лет в запасниках музея. Когда ирбитчане
решили создать Музей современного уральского
искусства и начали перебирать и считать свою
недвижимость, картина всплыла и, видимо, произвела
какое-то впечатление, так как дирекция сочла
нужным разыскать автора, что-то у него купить,
а потом и устроить выставку в новосозданном
музее, которая открылась и закрылась в положенные
сроки, то есть ровно за год до того, когда мне,
автору, предстояло окончательно превратиться
в дремучего старпера 75-ти лет от роду.
Так всё и было (я говорю о живописи) до знакомства
с Владиславом Крапивиным. Благодаря ему и только
ему, появилось третье моё «полено», которое
я бы не назвал даже «полуписателем». Общение
привело к первым опусам, опубликованным там
и сям, двум книгам прозы и вступлению в Союз
писателей СССР с ликом вождя мирового пролетариата
на корочке членского билета. Произошло это (как
бежит время!) в конце прошлого века, в июле
90-го, когда рухнул Советский Союз, а среди
его обломков исчезли госиздательства и возможность
издаваться «полуписателям» без имени, без роду-племени,
что не сумели не облачиться в гламур или мундир
майора Пронина, а то и просто не захотели «лёгкой
жизни» на грязном гребне волны, что прокатилась
по России, строящей капитализм с человеческим
лицом по нечеловеческим рецептам.
Завершая эту биографическую справку, которую
можно было бы назвать «жизнь и необыкновенные
приключения кильки в томате», скажу, что республиканская
литературная премия имени Мамина-Сибиряка, и
Шолоховская медалька, скорее всего, достались
мне по ошибке, так как действительно не считаю
себя писателем. А потому приставка «полу» более
соответствует истине и вполне годится для слова
«литератор». Что до великого слова «писатель»,
то, думаю, каждый волен подумать над ним и дать
соответствующую оценку тому, кто достоин этого
звания. Вспомните стих Маяковского «Лев Толстой
и Ваня Дылдин» и делайте свой выбор. И вывод.
За сим руку приложил – Евгений Пинаев
Библиография
1. «Над нами паруса», докум.– художеств повесть,
журн. «Уральский следопыт», № 11, 1979.
2. «Гошка и Яшка», рассказ, журн. «Уральский
следопыт», №4, 1981.
3. «Что иметьза душой», очерк, «Уральский следопыт»
№3,1982.
4. «Серебряная гитара», расск., «Уральский следопыт»,
№ 6, 1983.
5. «Песочные часы», повесть (журн. Вариант),
журн. «Пионер», №№ 8,9. 1984.
6. «Мир дому твоему», повести, Средне-Уральское
книжное издательство. Тираж 15.000 экз., усл.
печ. листов 12,0.
7. Коллективн. cборник «Ты помнишь?..», повесть
«Катькин столб», Ср.–Уральское книжное издательствво,
1985.
8. «Арлекин», повесть. журн. «Урал», № 11, 1986.
9. Сборник «Поиск – 88», повесть «Арлекин»,
Южно–Уральское книжное издательство, 1988.
10. «Голубой омар», повести, Средне–Уральское
книжное издательство, 1989. Тираж 75.000. Усл.печ.
листов 21,0.
11. «Шантарское море», повесть, журн. «Урал»,
№ , год.
12. «Похвальное слово Бахусу или Верстовые столбы
бродячего живописца», роман воспоминаний. 1-я
книга – журн. «Урал», №№ 10, 11, 12. 2000.
2-я книга – там же, №№ 2, 3, 4, 5. 2002.
3-я книга – там же, №№ 7, 8, 9, 10.2004.
4-я книга – там же, №№ 5, 6, 7. 2006.
5-я книга - там же, №№ 2, 3, 4. 2009.
13. «Пишите письма», повесть, «Уральский cледопыт»,
№№ 10, 11, 12, 2007.
Критика. Несколько слов в обзоре журналов
Татьяны Ивановой «Что читать», в журнале «Огонёк»,
1987. «Когда молодые люди просят что-нибудь
поинтереснее, можно смело рекомендовать им повесть
Евгения Пинаева «Арлекин» из журнала «Урал»
– героико–романтико– ироническая проза. От приключений
дух захватывает».
Крохотные заметки по выходу книг в газетах «На
смену» и «Вечерний Свердловск».
|
